Покупки в знаменитой парижской галерее Поля Дюран-Рюэля стали точкой отсчета в сложении французской части собрания Ивана Абрамовича, для которого импрессионизм был не преходящим увлечением, а неизменной константой: первой вехой истории нового искусства. Неослабевающее внимание к наследию импрессионизма помогло Морозову превратиться из богатого, но скромного собирателя, прислушивающегося к мнению консультантов, в самостоятельного коллекционера-куратора с ясно определенным подходом. Так, предводитель импрессионизма Клод Моне в морозовском собрании предстал скорее не непримиримым вожаком, а создателем спокойных монументальных композиций. А ключевыми в коллекции стали работы-манифесты, такие как «Бульвар Капуцинок» Моне или «Портрет актрисы Жанны Самари» Ренуара.

Портретный жанр в мягкой интерпретации Огюста Ренуара стал для Морозова наиболее близким в импрессионизме. Недаром так родственны этой эстетике и заказанные самим меценатом портреты: жены, Евдокии Сергеевны Кладовщиковой, выполненный Серовым, и собственный, по воспоминаниям, написанный всего за два часа Коровиным. С этими работами семейство коллекционера словно входит в галерею образов истории нового искусства, а импрессионизм становится частью домашнего быта: недаром в морозовской личной библиотеке книги о Ренуаре получили переплеты такого же облика, что и модные дамские журналы.

Интерес к наследию Сезанна и понимание его основополагающей роли в истории нового искусства стремительно росли в 1900-е годы, а символическими событиями в этом процессе стали две выставки Сезанна на Осенних салонах — в 1904 и 1907 годах; значительную часть работ для них предоставил легендарный торговец картинами Амбруаз Воллар. Искусный подбор произведений стал для Морозова руководством к действиям: он искал и находил возможности приобрести — в основном у того же Воллара — именно те полотна, которые видел на выставках.

В его галерею коллекционер приходил со словами «Я хочу видеть очень хорошего Сезанна» и всегда умел найти желаемое. В отношении любимого художника Морозов действовал как историк искусства и знаток, решив представить в собрании весь диапазон творчества мастера — от ранней «Сцены в интерьере» до созданного в завершающие годы жизни «Голубого пейзажа». Для этой последней картины коллекционер, порой по нескольку лет выжидавший появления на рынке нужного полотна, специально держал свободное место на стене.

Первая встреча Ивана Морозова с работами художника произошла на Осеннем салоне в 1904 году. В отличие от Сергея Щукина, пренебрегшего картинами Боннара, Морозов с 1907 по 1913 год собрал целую галерею работ мастера: 9 картин, 3 панно и монументальный триптих. Парадная лестница особняка Ивана Морозова на Пречистенке была оформлена панно Пьера Боннара, специально заказанными для этого пространства, что говорит о важности художника для коллекционера.

Этот заказ начался для Боннара с выполнения триптиха «У Средиземного моря» в 1910 году. И для живописца, и для осмотрительного коллекционера это предложение было смелым и требовало взаимного доверия: Боннар никогда до этого не выполнял панно таких размеров, а работать ему пришлось по фотографиям и обмерам. Результат понравился заказчику, и вскоре последовало новое предложение: теперь коллекционер просил Боннара оформить боковые стены вестибюля еще двумя монументальными композициями — панно «Ранней весной в деревне» и «Осенью. Сбор фруктов».

Впервые Иван Морозов приобрел работы Мориса Дени в 1906 году на Салоне независимых, а вскоре посетил и мастерскую художника в Сен-Жермен-ан-Ле, где предложил Дени оформить монументальными композициями центральное помещение своего дома – Музыкальный салон. Темой для ансамбля мастер предложил античный миф о Психее, рассказанный Апулеем. История возвышенной любви должна была стать свадебным подарком Морозова супруге Евдокии Сергеевне. Напряженную работу над огромными холстами Дени закончил как раз к открытию Осеннего салона 1908 года, где цикл «История Психеи» был выставлен с пометкой «Предназначено для г-на И.М. в Москве».

Установленные в доме Морозова панно в январе 1909 года осмотрел и оценил сам Дени; он стал первым современным французским художником, прибывшим в Россию по приглашению своих московских почитателей. По его рекомендации Морозов дополнил первоначальный заказ «вставными» живописными панно и керамическими вазами самого Дени и четырьмя скульптурами его друга Аристида Майоля: к 1912 году ансамбль сложился полностью. Его своеобразной частью стали и три картины Дени, обрамлявшие вход в интерьер: «Зеленый берег моря», «Вакх и Ариадна» и «Полифем».

Наследие мастера, ушедшего из жизни в 1890 году, обрело признание и популярность в Европе на рубеже XIX–XX столетий. И если для одних художник был скорее олицетворением открытой эмоциональности, то для других — объектом вдумчивого исследования и важнейшей страницей истории нового искусства. Разумеется, Иван Морозов был приверженцем последнего принципа. Каждую из пяти работ ван Гога коллекционер выбирал целенаправленно и с особой тщательностью, и нередко в поисках «своего» ван Гога ему нужно было посещать и другие европейские столицы. Однако в одном случае покидать родной город не пришлось: летом 1908 года на салоне «Золотого руна» в Москве коллекционер приобрел «Ночное кафе» — одну из самых знаменитых картин ван Гога. Вскоре Морозов подобрал ей идеальную пару – созданную на тот же сюжет и в то же время работу Поля Гогена «Кафе в Арле». Увы, этот ансамбль распался в 1933 году, когда «Ночное кафе» ван Гога было продано из СССР в США.

В создании своей коллекции из 11 полотен «французского таитянина» Поля Гогена Морозов неизбежно шел вслед за Сергеем Щукиным, создателем прославленного «гогеновского иконостаса», словно негласно соперничая с ним. Однако Морозов, верный своей неторопливой тактике, вел методичную и успешную охоту за произведениями для своей коллекции. Не торопясь, он выкупал, в основном у Амбруаза Воллара, понравившиеся работы, чаще всего выжидая по году-два.

«Морозовских» Гогенов отличает мягкая, изысканная декоративность, а сам коллекционер досконально знал о роли каждой работы в творческом пути мастера и за новыми изданиями о художнике тщательно следил. Философской медитацией наполнены и аллегория прощания с родиной – «Цветы Франции», и обманчивое спокойствие «Пейзажа с павлинами» или «Таитянских пасторалей», и многослойный синтез мировых духовных традиций — полотно «Великий Будда».

В тонкой интерпретации Морозова экзотика искусства Гогена переплелась с новым пониманием роли неевропейских и народных культур, созвучным этнографическим научным и кураторским опытам начала ХХ столетия. Именно поэтому коллекционер, параллельно приобретая работы российских художников, вполне мог увидеть пересечения с эстетикой Гогена и в орнаментах и локальных цветах фольклорных сцен Бориса Кустодиева или Андрея Рябушкина, и в театрализованных фантазиях Бориса Анисфельда, и в горячих красках искусства Мартироса Сарьяна.

Иван Морозов целенаправленно составил одну из первых в мире коллекций первого «изма» ХХ века — фовизма, и отвел ей весьма значительное место в своем собрании. В 1906–1908 годах он активно покупает работы фовистов — Андре Дерена, Мориса де Вламинка, Отона Фриеза, Шарля Мангена, Альбера Марке и, конечно, их предводителя — Анри Матисса. А формально не входившего в группу, но близкого «диким» Луи Вальта Морозов выделил особо и приобрел целых девять его работ.

Фовизм стал для Морозова своего рода «выводом» из методичного изучения сотен картин на парижских салонах, закономерной и заслуженной находкой. Поэтому уверенный в себе коллекционер был здесь неожиданно стремителен в покупках, нередко приобретая работы еще до окончания экспонирования на выставках. Интересно, что в домашнем музее Морозова многие картины круга фовистов получили рамы одинакового рисунка: они подчеркнули единство и целостность этого непокорного ансамбля, и яркие и динамичные работы ковром покрывали стены примыкающего к Музыкальному салону ключевого зала дома на Пречистенке.

Первую картину Матисса Иван Абрамович приобрел в 1907 году, но серьезный интерес к творчеству художника развился лишь к 1909-му, когда он заказал Матиссу два натюрморта. Один из них, «Фрукты и бронза», неслучайно близок по композиции щукинской «Статуэтке и вазам на восточном ковре»: в 1908-м Иван Абрамович отметил для себя эту картину, которая уже принадлежала его московскому визави, и с тех пор, видимо, мечтал получить собственную «версию». Наверстав упущенное, Морозов словно закрепил успех, заказав Валентину Серову свой портрет именно на фоне этой долгожданной композиции французского мастера. А «Марокканский триптих» открыл московской публике «другого» Матисса – холодноватого, отстраненного, по-морозовски умеющего держать дистанцию.

Произведения Пикассо вначале появились в доме на Пречистенке словно исподволь: в 1908-м раннюю работу «Арлекин и его подружка» коллекционер, по-видимому, приобрел «на пробу», а покупка ироничного кубистического «Портрета Амбруаза Воллара» окрашена личным отношением Морозова к столь близкому ему торговцу картинами. А вот картина «Девочка на шаре» стала редкой удачей: шедевры «розового периода» уже тогда ценились высоко. Купленная в 1913-м из собрания Гертруды и Лео Стайн, она стала последним иностранным произведением в собрании Морозова.